«Боже мой, я стремлюсь к тому-то, но Ты поступи со мной так, как хочешь Сам»

Старец Эмилиан (Вафидис) — о том, как встретить Бога.

Старец Эмилиан (Вафидис)

Теперь скажем о человеке, который приходит в общение с Богом.

Быть монахом — значит быть изгнанником, пленником, отделиться от всех, и следовательно, жить один на один с Богом. Это уединение необходимо как некое добровольное действие, сознательная предпосылка.

Мы стоим перед Богом. Что мы чувствуем вначале? То, что чувствовали все святые, пророки, души, возрождённые Богом, — страх. Страх — естественное следствие осознания величия Божия, познания высоты Господа, ощущение того, что Он есть Господь мой, Владыка мой, Тот, от Чьего взгляда зависит моя жизнь и моя смерть. Без страха Божия нет ничего, кроме преддверия греха. Если бы не было страха Божия, никто бы не научился премудрости, ибо  начало мудрости — страх Господень (Притч. 1:7). Без него мы не получим откровений от Бога и не откроем Бога для себя.

Со страхом Божиим ты имеешь право предстоять перед Ним, и уже ничто тебя не удерживает на твоём пути. Страх Божий отдаляет от тебя твой грех, твою злобу и все те преграды, которые устанавливает твоё собственное «я», и Бог, видя человека, боящегося Его, принимает его к Себе. И вот ты уже предстоишь перед Престолом Бога, чувствуешь любовь Бога.

Ты ощущаешь умиление. Что это такое? Постоянное побуждение своего сознания, сердца, помысла, всего существа, словно что-то тебя постоянно подталкивает, не позволяя успокоиться, и ты хочешь исследовать Его, встретиться с Ним. Это очень сильное ощущение: что-то происходит, Кто-то стоит перед тобой, Кто-то другой, не ты сам, совершенно другой, перед Которым ты можешь только преклониться. Вот что такое умиление.

Затем оно принимает вид некоего движения — движения сердца, движения ума, но при совершенной бездеятельности и неподвижности разума. Потому что когда разум приходит в движение, он заставляет нас терять всякое ощущение Бога. Итак, некое сильное чувство, движение сердца, отступает на второй план, потому что оно есть нечто человеческое, и остаётся то, что более сродственно Богу, — движение ума.

Ум пребывает в некоем ослеплении, в некоем восторженном состоянии перед Богом. Душа молчит и в безволии недоумевает перед Богом: «Кто есть Ты, и кто есть я, и что я здесь делаю? Несчастный я человек, ибо погиб я (Ис. 6:5. См.: Рим. 7:24.)». Я пропал! И ничего не могу поделать с этим, и не знаю, как оказался я здесь, перед лицом Бога, и не понимаю, куда мне убежать, чтобы вырваться отсюда. Я похож на человека, которого внезапно и против желания схватили. Я умолкаю.

От этого молчания, неподвижности в душу вселяется ощущение собственной греховности, неспособности, недостойности предстать перед великим Богом. Я открываю, что я — младенец, пылинка, внезапно вынесенная к лицу славного Бога, и молчу до тех пор, пока внутренне не осознаю, что удостоен лицезрения Бога. Из покаянного молчания возникает смиренное исповедание перед лицом Бога.

Смиренное исповедание — это не то же самое, что смирение или исповедь. Мы ещё далеки от того, чтобы смириться перед Богом. Смирение — плод Святого Духа, который даётся человеку, охваченному Им. Сейчас же мы ещё просто стоим перед Богом. Покаяние — тоже нечто иное. Ибо и оно есть дар совершенный, который посылается Богом человеку, уже продвинувшемуся вперёд на пути познания Бога.

Необходимо открыть для себя и уразуметь, что есть святость Бога. Тогда станет более очевидно, что из себя представляешь ты сам. А это осознание, в свою очередь, приведёт тебя к покаянию. Но пока я онемел и способен лишь на смиренное исповедание перед Богом. Словно маленький ребёнок, который оправдывается перед отцом, чтобы завоевать его доверие и любовь и заставить позабыть о совершённой шалости.

Такая смиренная исповедь даёт прощение от Бога. А прощение от Бога есть начало очищения. Бог прощает меня, потому что я — Его чадо. Хотя я сам ещё не покаялся, ничего не сделал, даже не «положил начала покаянию». Однако любовь Бога такова, что Он заранее мне её выказывает, дарует мне предварительное очищение, чтобы в дальнейшем я смог беспрепятственно жить духовной жизнью. Получив это прощение и очищение, которые есть начало любого духовного продвижения, мы сможем уверенно сказать: в нашей жизни произошло настоящее событие — мы существенно приблизились к Богу.

***

Я прошу вас обратить внимание вот на что. Я называю это — и объясню, почему, — выбором Бога. Что означает слово «выбор»? Это предопределение, которое сделал обо мне Бог согласно со Своим предвечным знанием обо мне, которое делается для меня отныне личностным переживанием. Я принимаю участие в Его Божественном домостроительстве благодаря благосклонности, которую Он постоянно проявляет ко мне, грешному, во времени и пространстве. Бог, повернувшись ко мне, выражает этим Своё предвечное обращение ко мне. Он, безначальный в Своём Божественном желании, обращается ко мне. И поэтому я говорю, что Он меня выбирает и делает меня пронзённым (см.: Иер. 51:4) посреди тысяч людей вокруг меня. Так же, как и я избрал Его из тысяч.

Мне предоставляется право — принимать участие в Его планах обо мне и усвоить себе это избрание, сделанное Богом давным-давно. В моей жизни происходит переломное, историческое событие.

Итак, я немного приблизился к Богу. Он склоняется ко мне и — скажем так — делает мне предложение. Что за предложение Он мне делает? Посвятить Ему своё сердце, своего внутреннего человека. Если хотите, Он делает не одно, а много предложений, как и ты, когда идёшь на встречу с человеком, заведомо зная, что он готов поговорить с тобой, выслушать и понять. Так и Бог, узнав тебя в твоей смиренной исповеди и разрушив земляную насыпь, которая существовала между вами, дарует прощение и предварительное очищение. Отныне Бог — со мной, и всё происходит по Его Божественной благодати. Вот что это значит: Бог выбирает лично меня — Он приходит, говорит со мной и делает мне Свои предложения.

Если я прихожу в монастырь с заранее определёнными планами, со своей уже сформировавшейся личностью, то как Бог сможет мне что-то предложить? Он предлагает тому, кто ещё ничего не решил относительно себя. Монах — это тот, кто отдаёт себя Богу, отдаёт себя Церкви. Поэтому Бог может потребовать от него всё, что пожелает.

Бог открывает мне горизонты, выбрав меня. Он продолжает диалог со мной, требует понимания и работы над осознанием того, что Он мне явил. Я начинаю рассуждать и обдумывать, радуюсь тому, что Бог посетил меня, ощущаю Его расположение, Его желание, Его суждения обо мне.

Это первое значительное событие на духовном пути монаха: момент его избранничества Богом, момент его личного мистического осознания и приобретения полномочий, которые никто не волен у него отнять, ибо он отдал себя Богу через постриг, подобно тому, как до этого и так же добровольно посвятил себя Богу в Крещении.

И опять-таки совершенно добровольно происходит моё мистическое переживание взаимоотношений с Богом. Это первая ступень лестницы, по которой человек восходит к Богу.

***

Но путь продолжается. Уже имея этот опыт, мы перейдём к следующему (если, конечно, мы идём по правильному пути) — опыту восприятия. Что это такое? Это внутренний опыт, внутреннее состояние. Мистическое «да», которое провозглашает душа, внутренняя готовность, внутреннее расположение, когда мы уверены, что всякому имеющему дано будет (Лк. 19:26). Бог предоставляет Себя всякому имеющему. Если у тебя есть расположение получить то, что ты уже имеешь и чего ты ещё у Бога просишь, то ты это получишь; если не имеешь этого расположения, то потеряешь и то, что, как тебе кажется, ты имел (см.: Лк. 8:18).

Всякому имеющему… Когда Бог встретит в нас внутреннее приятие, тогда Он сможет «пригвоздиться к нам», отдать Себя нам, подобно тому, как в руках иерея оказывается весь Христос, Его Тело и Кровь. Как мы сказали, Он не может дать Себя человеку, который не хочет этого, ибо насилие над душой человека со стороны Бога вызовет постоянно возрастающее противодействие, создаст внутри нас ненависть к Нему. А Бог ничто так не уважает, как свободу человека.

Итак, для восприятия Бога необходимо, чтобы и Он возбудил меня, но и я возбудил Его к этому. После этого Он сможет с удовольствием поселиться во мне. Бог возбуждает любящие сердца. Мы только должны показать Богу, любим мы Его или нет. И слова здесь бессильны.

Здесь открываются глубины внутреннего мира человека. Мы вспоминаем грех, в который впал человек, и любовь Бога, поднявшую его из греха. Мы видим разверзающуюся внутри нас пропасть, которая мешает нашему восприятию Бога. И хотя, придя в монастырь, мы ищем Его, желаем, чтобы Он вошёл в нас, воссел на престол, установленный в нашей душе, но когда Он входит, мы говорим Ему: «Нет, уходи, Боже!»

Мы видим, как Он нас переполняет. Мы видим, как Он нас похищает. Мы видим, как Он обладает нами. Мы видим, как Он над нами властвует, но вспоминаем наше падшее существо, наше «я», и отказываемся от Него! И мы можем устами воспевать Бога, но наше падшее естество говорит Ему «нет».

Мы видим таинство Бога, избравшего апостолов, которых Он предузнал и удостоил стать Его людьми (Рим. 8:29-30). Мы видим и человека, который часто делает не то, что хочет, но что ненавидит — делает (см.: Рим. 7:15). На этом этапе мы каким-то образом узнаём предвечный план Бога и входим в Его святые тайны. Вместе с тем мы понимаем тайны человеческой жизни и открываем для себя противоречия, которые существуют внутри нас.

Как же я теперь стану достойным того, чтобы Бог посчитал меня Своим, принял меня? Не нужно ничего делать, но только стать добрым. Ибо Он возжелал доброты Твоея (Пс. 44:12), как говорится в псалме. Не нужно ничего, но только оставаться коленопреклонённым перед Богом, чтобы Он в любой момент мог поднять нас и сделать согосподином Себе.

Когда тайна восприятия войдёт в меня, тогда я пойму, что недостаточно одной той любви, о которой мы говорили, необходимо ещё и желание. Бог приходит не только в сердца любящие, но и к этой любви устремлённые — желающие её в смысле акта своей доброй воли.

***

До сих пор мы имели дело с тайной человеческой жизни. Теперь же посмотрим на свою личную позицию. Всё, что требуется от нас сейчас, — это отказаться от собственного «я» и стать людьми Божиими. Мы имеем дело со следующим этапом — самоотречения. Необходимо упразднить себя, чтобы воспринять Бога, подобно тому, как истощил Себя Бог, чтобы воспринять человека. Он сошёл, а я должен подняться, постичь Бога через Его нетварные энергии, то есть уйти, оставить себя, подписаться под своим бессилием.

Потому что мои глаза и мои мечты крепко сплетены с моим бытием. И я должен упразднить свои мечты, чтобы мне наполниться тем, что хочет для меня Бог, пропасть для людей, стать для них несуществующим, ничего не значащим (см.: 1Кор. 1:28), никчёмным человеком, неудачником. Я должен стать неудачником и для самого себя, потому что кто знает, сколько планов и мечтаний я до этого времени взлелеял в своём сердце. И всё это я должен оставить добровольно, не насильственно, потому что никто и никогда не добивался успеха через насилие. Следовательно, надо потерять себя, а тот, кто потеряет душу свою (Мф. 16:25), сможет найти её воссоединённой с Богом.

Этот этап — переломный в жизни человека. Здесь самое существенное, которое заставит нас либо остановиться, либо продолжить движение. Это момент, о котором Бог сказал: ныне суд миру сему (Ин. 12:31). Это момент, когда исходящее из человека расположение становится стабильным и серьёзным намерением, на котором может основаться Бог.

Я упразднился. А значит, теперь для меня возможно наполниться Богом. И вот приходит избравший меня Бог. Выражение «Он избрал меня» означает, что Он меня выбрал. Теперь, поскольку Он меня выделил из других, наступает момент, когда я становлюсь Его человеком и готов услышать Его побуждение, воспринять и понять Его предложение. Я готов, имею личный опыт, был бит и порабощён, и, следовательно, могу выдержать встречу один на один с Богом.

Человек открывает Бога, Который уже ему известен, узнаёт знакомого ему Бога, и Бог может говорить с человеком, призывать его по имени. Наступает момент нашего апостольского призвания. Это миг, когда человек становится апостолом. Это мгновение, когда Бог возлагает на него служение, а человек, в свою очередь, готов последовать за Агнцем, куда бы Он ни пошёл (Откр. 14:4).

Это то, что я запечатлел в своём постриге (потому что постриг — это моё обещание стать апостолом), и сейчас это обещание в моей личной внутренней, мистической жизни реализуется. И с этого часа я уже готов следовать за Агнцем, куда бы Он ни пошёл.

Куда мне теперь отправиться? Туда, куда и немыслимо забрести. Можно пойти в шумное место, в мир, в общежительный монастырь, стать отшельником, удалиться в пещеры, лежать больным на кровати, принять смерть или наслаждаться человеческой жизнью. Божии дела… Главное то, что я вырвался из сетей, которые опутывали меня изнутри, собрал их, «испортил» (см.: Лк. 5:4-5), а затем разбросал, чтобы остаться наедине с собой и принять Бога.

Поскольку я послан Богом, господствующим над всей вселенной, то значит, и я, монах, — человек вселенский, посланник Божий, пророк своего времени и своего места. То есть тот, кто причастен Слову и проповедует Его истину. Апостол, потому что предал себя Богу и выполняю то, что от меня хочет Бог. Отныне я человек вселенский, пророк, апостол, труждающийся на ниве Божией.

Став апостолом по призванию Бога, я должен последовать за Христом, как последовали за Ним апостолы, которые не оставляли Его ни тогда, ни в вечности. Они вместе с Ним засыпали, вместе просыпались, во всём слушались Его. И каждый, ставший апостолом, — от первого, Матфея, до последнего избранного, пусть уподобится во всём тем апостолам, которые сопровождали Христа при жизни.

Следовательно, сейчас я способен услышать Бога и понять Его. Господи! услышал я слух Твой и убоялся (Авв. 3:2). Я приобретаю внутренние дарования, внутренние органы моих чувств открываются для восприятия Бога и Его сообщений. Моё сердце наполняется постижением, словно чем-то материальным, сытным — как куском пищи.

Итак, я в состоянии услышать и понять, и отныне ещё больше принадлежу Богу. Но и после моего избрания, и после апостольского призвания мне необходимо учиться, как учились апостолы, чтобы так и жить в распоряжении у Бога и не воспротивиться (см.: Ис. 50:5), не раздражиться, не противоречить. Я постепенно приобретаю опыт трудностей того апостольского служения, к которому приступил, того пророческого дарования, которое получил. Ещё много раз оно покажется мне невыносимым, и я буду пытаться оставить его.

Я начинаю любить приобретённое знание, потому что понимаю, что благое это иго (см.: Мф. 11:30) и крест — лёгок, ибо поднимает его Бог, Который говорит, действует, шествует впереди меня. Приняв Бога в свой дом, я чувствую Его внутри себя, переживаю опытно мистическую жизнь, которая есть ежедневная смерть. Каждодневное умирание есть не что иное, как проекция вечности и моя подготовка к концу света. Я начинаю желать своей смерти, ибо Бог близок ко мне. Он меня посылает на служение, и я следую за Ним и в пещере, и на молитве, и при чтении, и в беседе, и когда ем, сплю или вместе с Ним бодрствую.

Вместе с Ним я делаю всё — вхожу во дворы Отца Его, становлюсь причастником жизни Святого Духа. Из меня вырывается естественный крик души: «До каких пор я пребуду здесь в темноте?» Приходит свет, и любовь показывает мне мрак жизни, обман, тщетность. Мне хочется воскликнуть: «До каких пор, Боже мой, я буду находиться здесь? Когда, в конце концов, мы пойдём с Тобой, когда завершится сегодняшний день и придёт вечное, когда кончится земля и наступит истинное небо?».

Это страстное желание заставляет меня ежедневно возобновлять этот вечный договор, который я заключил с Богом, подтверждать своё посвящение Ему. Этот договор и это посвящение ещё крепче связывают меня с Господом, укрепляют мою брачную связь с Ним. Слова «до каких пор» растягиваются, и мне не хочется ничего, кроме как разрешиться и быть со Христом (Флп. 1:23).

Однако поскольку это не в моих силах, я выражаю своё желание исповедничеством, бдением, более… в трудах (2 Кор. 11:23), и хочу, чтобы их стало больше, усилились моё истощение, пост, бдение, болезни. Всеми этими способами я пытаюсь обуздать время, вплоть до полного овладения им, чтобы вечность вошла в моё бытие.

Итак, более я живу в трудах. И эти труды восполняют отсутствие (см.: 1Кор. 16:17) того скачка в вечность, который мне никак не осуществить. Ежедневная смерть выражается в ежедневных трудах, в моей привязанности к собственному одиночеству. Привязанность к Богу означает исключительность, а уединение — отделение. Видя свою «вселенскость» и связь со всеми, а также то, что целый мир живёт в моём сердце, мне постоянно хочется бежать от людей как можно дальше, в пустыню, чтобы остаться наедине с Тем, Кого избрало моё сердце и Кто избрал меня.

И насколько дальше я убегаю, тем явственнее обнаруживаю своё единство со всеми святыми (Еф. 3:18), со всей Церковью. Я не отделим от неё, как человек от того, к кому он привязан. Вот отправная точка моего обожения, моего спасения. Своим оправданием и причислением к небесным жителям я обязан Церкви.

В результате ежедневной смерти я постепенно обнаруживаю в себе образ Христа. Это постоянно соединённое и развивающееся изображение во мне Христа (см.: Гал. 4:19). Изображается Христос — значит, принимает образ. Неизменяемо? Мы бы сказали, что изменяется постоянно, потому что это развитие внутри нас становится всё более истинно и совершенно. Подобно тому как произошло зачатие в утробе Богородицы, совершается и зачатие Бога в Духе Святом, которое изобразилось сейчас во мне, развивается и совершенствуется. Изображение Бога во мне — это не что иное, как мой личный, не отделимый от меня опыт, который есть Сам Христос, живущий во мне.

Тогда всё моё бытие, всё моё предстояние, вся моя жизнь говорят мне лишь одно: я не знал ничего, кроме Иисуса Христа (1 Кор. 2:2). Это настолько тобою владеет, что уже не видно ничего, кроме Бога. Когда у меня болит живот, то, позабыв обо всём, я сажусь и думаю об этой боли. Вот такой болью, такими родовыми муками становится для меня Христос. Весь мир рядом, но я слышу лишь о радостном для меня событии, забываю обо всех и помню о Нём одном — о рождении Христа во мне. Мы забываем обо всём и через это мистическое забвение и незнание достигаем вершины познания и опытного переживания Бога.

***

Итак, монашеская жизнь — это «быть» и «стать».

Во-первых, монашеская жизнь для нас — это жизнь уединения, жизнь духовная и при этом личная, абсолютно личная. Поэтому тот, кто хочет на деле быть монахом, должен научиться жить личной духовной жизнью. Сегодня у тебя есть игумен, и ты живёшь спокойно: что бы с тобой ни случилось, ты ему поплачешься, и он тебя направит. Однако завтра его не станет — твоего игумена, твоего старца, и никакой мудрец не сможет заменить его тебе, даже если твой наставник был самым испорченным, самым негодным, самым несовершенным… Как же ты выживешь, не стяжав опыта уединения и личной духовной жизни?

Сегодня я наставляю вас, но меня не будет, чтобы вразумлять вас и завтра. Придёт время уныния, наступит пора обращения во внешний мир, начнутся годы испытаний. Как вы выживете, если не научитесь сами личностно переживать Бога, распознавать и воспринимать Его откровения? Необходимо уже сегодня уметь жить одному. Если я не научусь уже сейчас быть благодарным и радостным, подготавливая этим своё завтрашнее монашеское выживание, то мне не достигнуть успеха. Может, я и переживу бурю, но прежде всего стану искушением для себя самого.

Моя жизнь должна стать жизнью уединения в том смысле, что она — запертый сад (Песн. 4:12), который не открывается никем, кроме Бога. Я уподоблюсь запечатанному источнику (см.: Песн. 4:12), который не может течь иначе, кроме как через Бога. Он один входит в меня. Вот что такое жизнь уединения.

Во-вторых, монашеская жизнь есть жизнь апостольская, жизнь без моего желания, без личного плана, без предопределения. Никакое действие, даже самое совершенное, не ставит меня так близко к Богу, как апостольское осознание того, что я послан Богом. Бог может сказать мне в любой момент: «Встань отсюда и иди туда, оставь это и делай то». Монашество — это готовность стать человеком-апостолом в любой момент жизни и при этом не стать тем, кто, отправившись куда угодно — в пещеру ли или на дорогу, в гору или на равнину, — передаст другим одну лишь свою пустоту, проблемы, тревогу, грехи…

Быть человеком-апостолом — значит стоять перед Богом, говорить с Ним, отыскивать способы для своего выживания. В своём дерзновении я вступаю в беседу с Богом и говорю Ему: «Боже мой, я стремлюсь к тому-то, но Ты поступи со мной так, как хочешь Сам». И тогда Он либо укрепит моё бессилие и изменит меня, либо примет того, кого Он создал, признает и усовершенствует.

В-третьих, монашеская жизнь есть жизнь вселенская, потому что она протекает в Церкви. Это жизнь, которая основывается на Церкви, заключается в Церкви, существует для Церкви. Ибо никакая деятельность не оправдывается ничем, кроме веры, а вера есть единение с Церковью.

В-четвёртых, монашеская жизнь — это жизнь духовная, в том смысле, что она началась от Духа — вы Духом начали (см.: Гал. 3:3) — и Духом заканчивается. Моя жизнь — это ряд мистических встреч с Духом через Сына, не прекращающихся ни ночью, ни днём. Монашеская жизнь есть движение вперёд. Дух для моей жизни — это то же, что пища для моего тела. Моё бытие — Дух, Который так существенно, так изобильно действует во мне, Дух, животворящий всякую плоть: «Духом Святым всяка душа живится». Вот что такое монашеская жизнь.

Только духовное единение, а впоследствии и движение вместе с Духом, явственно покажет, что мы — монахи. В этом заключается монашеская жизнь, и это — событие не нашей жизни в целом, но нашей повседневной жизни. Необходимо покончить с повседневной рутиной. Мы начали с нашей немощи и заканчиваем ею же — нашей немощью.

***

Я сказал вам, что утром мы остановились на том месте из Евангелия, где сказано: «Здесь вам оставаться, пока не придёт сила свыше, которая осенит вас и придаст силы вашему бессилию». Следовательно, нам снова нужно обратить внимание на наше бессилие, ибо, забывая о нём, мы сидим сложа руки. И как нам тогда вместить невместимого Духа? Он войдёт в нас в полном безмолвии, в безмолвии истинном, которое есть борьба души за своё будущее, борьба души за тихую Невесту, неплодную, неневестную, с Которой, однако, она должна сочетаться браком, обручиться, ибо никто не живёт один.

Эта тишина есть томительное ожидание. Многословие, шум, разговоры — даже беседы на величайшие темы, а тем более на темы повседневные — это то, что выводит нас из монашеской жизни и отвращает от духовного пути. Безмолвие есть волнение, вопиющее пустынное ночное бодрствование. Дни и ночи я бодрствую в молчании, ожидая, словно птица, этой Невесты. Иначе безмолвие не имеет никакого смысла и является простым отрицанием шума, принадлежащим веку сему. Безмолвие — преддверие и таинство будущего века.

Во-первых, безмолвие — то место, то пространство, в котором должна проходить моя монашеская жизнь.

Во-вторых, моя монашеская жизнь проходит и движется вперёд в воздержании. Необходимо быть воздержанным и послушным человеком. Монах не может делать ничего без послушания. Монах не может жить обращённым только на самого себя. Он восполняет себя мнением другого человека, и в первую очередь, мнением своего старца, желанием другого человека, устремлениями другого человека, которые при этом могут быть пристрастными, несправедливыми, несовершенными, какими угодно… Пусть даже и человеческими.

Но моё послушание другому человеку является доподлинным свидетельством того, что я отказался от своего собственного «я», отрёкся от собственного бытия. Разве не бессмыслица — принимать слова другого человека, зная, что они безрассудны? Я — монах, и мне необходимо легко и с радостью принимать всё, нисколько не считаясь с истинностью того, что скажет, попросит другой человек.

Выполняя это, я сам обретаю свободу, становлюсь вольным прежде всего от собственных желаний, от своего «я». Отныне я могу жить как самодостаточный человек, ибо оторван от того, что было для меня самым значимым. У меня появляется уверенность, что и в дальнейшем я смогу жить один.

Важно понять: каждый человек идёт своей дорогой. Волхвы хотели было вернуться той же дорогой, но Бог указал им другой путь (см.: Мф. 2:12). Один выбирает престол, а отправляется в ссылку. Другой выбирает пустыню, а отправляется на престол. Третий выбирает престол, а отправляется в пустыню. Четвёртый выбирает пустыню, а отправляется в монастырь… Я должен быть готовым вступить на тот путь, который мне определит Господь.

Этот путь может быть исполнен страданий из-за моего внутреннего бессилия, которое тянется по моим следам как праотеческое проклятье. Этот путь может быть свободным от уз и быть дан мне Богом, даровавшим свободу (см.: Гал. 5:1).

Необходимо научиться жить и вместе со всеми, и одному — на том месте, куда меня поставит Бог, потому что монах не имеет права выбирать в данном случае. Человек должен научиться жить в неблагоприятных обстоятельствах и трудностях так, словно их не существует. Потому что если ты будешь сопротивляться и не сможешь жить там, где ты оказался, не научишься преодолевать препятствия, то тогда ты вообще не сможешь жить нигде в своей жизни. Ты будешь восставать против всего, что пошлёт тебе Бог.

***

Монашеская жизнь есть жизнь трудная. Она находит себе оправдание, если наполнена мудростью, свободой, радостью, осознанием присутствия Божия. Она есть жизнь, по человеческим понятиям, мученическая. Это мучение ради Бога, которое является предвкушением бессмертия, Царствия Небесного, неизреченной райской радости. Поэтому она должна быть трудной.

Монашеская жизнь — это безмолвие и самоограничение в том смысле, что необходимо жить там, где я есть, и в том состоянии, в каком я нахожусь, принимать всё от окружающих меня, особенно же от своего духовного отца, сейчас, чтобы в дальнейшем суметь выжить одному.

Монашеская жизнь — тяжёлая, собранная, сосредоточенная на внимании гласу Бога и постижении событий, причин существующего, и, конечно же, осознании Бога Слова. Что означает осознание? Упорядочивание всех вещей в уме, расставление их по полочкам: одно — сюда, другое — туда, всему назначено своё место. Я знаю, понимаю, всё принимаю и поэтому спокойно иду навстречу Богу. Монашеская жизнь — наведение порядка в сердце, собирание сердца. Я собираю, то есть обращаюсь к чему-то, стремлюсь к чему-то. Собирание есть любовь к Богу, общение с Ним.

Только так можно воспринять Духа и жизнь истинную, о которой мы говорили, жизнь монашескую, которая есть, как мы раньше сказали, преддверие вечности.

Я бы хотел, чада мои, закончить беседу тем же евангельским местом. Апостол вопрошает: приняли ли вы Святаго Духа? (Деян. 19:2). Приняли ли мы Святого Духа? Если мы посмотрим на самих себя честно, то, боюсь, получим отрицательный ответ, хотя и произносим так часто: «Царю Небесный, прииди и вселися в ны».

Сегодня мы празднуем Вознесение. Мы всё ещё в Вознесении. Бог поставил нас на горнице Пятидесятницы, чтобы показать нам, что мы не приняли Духа Святого, Который действует, вопиет и животворит в пустившем Его в себя человеке. Так давайте организуем свою жизнь перед Богом так, чтобы Он передал нам Духа Святого, ибо всякий дар (Иак. 1:17) вершится в Духе Святом, и без Него мы бессильны в наших начинаниях.

Приняли ли вы Святаго Духа? Утром я почувствовал, что нам, по большому счёту, Святого Духа не хватает. Даже если придут сюда и те наши братия, которых сейчас нет с нами, то и тогда я не уверен, что мы сможем ответить на поставленный вопрос утвердительно.

Но жаль, если мы станем в бездействии плакать. Необходимо отереть слёзы, ждать Духа Святого, и когда Он придёт, не повторять снова и снова: «Прииди», — а сесть и смотреть на Него, а Он — на тебя, и ты Ему рад, и Он — тебе…

 

Из проповеди, произнесённой в монастыре Симонопетра. 1975 год.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ:

Другие записи этой рубрики

Contact Us